АМЕРИКАНСКИЙ КОММУНИЗМ В РОССИИ: ИВАН ГРИГОРЬЕВ
В 1858 году в Новоузенском уезде Самарской губернии появился американский подданный по фамилии Иван Григорьев. Проповедуя среди местных молокан и хлыстов, Григорьев распространял свое новое учение: "сведенборгские начала вместе с оскоплением и ко всему этому [...] общность имуществ"(1). Миссионеры потом называли учение Григорьева "молокано-мормоновым"(2), но сам Григорьев с уверенностью называл свою систему "коммунизмом", и это одно из первых упоминаний понятия в русских документах вообще. Действительно, несколько десятков присоединившихся к нему молокан начали новую жизнь, отрицая собственность и семью и, соответственно, передавая имущество и женщин в распоряжение нового лидера. Английский путешественник Маккензи Уоллес в 1872 году взял интервью у нескольких сторонников Григорьева. Члены секты верили в "необыкновенную теорию пророчества", которая, подозревал англичанин, была изобретена Григорьевым для "собственного чувственного удовлетворения". Впрочем, тонко рассуждал Уоллес, Григорьев не просто обманывал своих последователей и подруг, но верил, что "его коммунистические схемы, если они будут реализованы, окажутся выгодными не только для него, но и для народа"(3). Сторонники Григорьева жили в "домах святых"; в каждом доме соединялись несколько семей, раньше живших обычной брачной жизнью. Такой дом подчинялся "пресвитеру", который был назначен Григорьевым, чтобы управлять производственной и сексуальной жизнью общины. Дома святых соединялись в Братство, и все заработанное сдавалось в общую кассу, которая контролировалась Братством в целом, то есть самим Григорьевым, На собраниях Братства "святые" из разных домов собирались вместе, участвуя в общих радениях и подвергаясь единообразной индоктринации. В общем, Уоллес пришел к выводу, что секта Григорьева представляла собой "коммунистическую ассоциацию".
Внимание местных служителей порядка привлекали два факта: американское подданство Григорьева и его сексуальные нравы. "Эта жена любит духом этого мужа; также и у этого мужа на эту жену дух лежит. Ну! вам подобает садиться парой с кем дух сопряжен. Вы этой вещи ничуть не стыдитесь и не бойтесь"(4), - учил Григорьев, разъезжая по молоканским деревням на лихой тройке вместе с несколькими "богинями", как называл он своих собственных женщин. После ритуальных собраний, которые проводил Григорьев, "ежели ночное время, то ложатся спать мужчины с женщинами без разбора для согревания плоти". Материалы полицейского дела так характеризуют учение Григорьева: "браков не признают, у них нет мужа и жены, а все братья и сестры; рождение детей считают грехом, если оно бывает, то считается отступлением от правил -- и этот грех замаливается и оплакивается всем собранием"(5). Итак, Григорьев благословлял своих сторонников на свобод-ный секс, осуждая брак и деторождение. Иногда Григорьев утверждал, что он "духом скопец", имея в виду следующее: "благодать освобождает меня от плоти и освящает меня так, что я даже грешить не могу"; но одна из доверчивых слушательниц этой проповеди вскоре забеременела от пророка, что даже привело к расколу среди его сторонников.
Как и многие другие, этот вероучитель называл себя новым Христом, обвинял другие общины в неправой вере, объявлял недействительными прежде заключенные брачные союзы. Но считать Григорьева мормоном, как это делал епископ Арсений, было так же неверно, как и обвинять его в оскоплениях. В полигамных семьях мормонов не было ни радений, ни общности имуществ, ни промискуитета. Необоснованной кажется и попытка напрямую связать Григорьева с методизмом, которую предпринял уже советский историк Клибанов: это направление высокого протестантства не занималось экспериментами над собственностью и семьей.
По своим идеям "коммунизм" Григорьева более всего близок к "коммунизму" Нойеза: та же попытка расширить брак до пределов общины, тот же запрет на деторождение при систематической практике промискуинного секса, тот же идеал обобществленной собственности под личным контролем лидера и те же методы. В общине Григорьева практиковалась публичная исповедь, нечто вроде "групповой критики" Нойеза. У Григорьева был принят и экстатический ритуал, сходный с радениями хлыстов-прыгунов, которых было немало в соседних уездах; описания его ничем не отличаются от описаний "танцев" американских шейкеров.
Английский путешественник У.Т. Стед, бывавший в России в 1880-х годах и интересовавшийся местными сектами, рассказывает о сыне русского священника, жившем в Америке и вернувшемся в Россию. После своего возвращения в Россию, в одну из южных губерний, он стал проводить среди крестьян молитвенные собрания "на американский лад", с часовым чтением Библии и импровизированными молитвами. Слава о нем шла из деревни в деревню, и он был популярен среди штундистов и молокан(6). Имени этого русского американца Стед не называет; возможно, его информанты (он беседовал с людьми в столицах, от Толстого до Победоносцева) имели в виду Григорьева. Другую историю мы знаем из народнических воспоминаний. Некий Григорьев дружил с Глебом Успенским, который вспоминал "о его редкой способности к пропаганде среди крестьян" и одновременно "большой склонности к литературе". Задолго до чигиринского дела этот Григорьев стал подыскивать кандидата в самозванцы и свой выбор остановил на ссыльном Успенском. Он назначил его царевичем Константином, в трактирах звал "Вашим Высочеством" и довел дело до того, что "целая толпа" опускалась перед ними обоими на колени. По молодости лет Успенский охотно участвовал в игре. "Григорьев был великолепен! Какая выдержка! Какое умение плести что-то несуразное, загадочное..." - вспоминал он об этом опыте самозванчества. Но сектантские занятия этого Григорьева и его подданство в словах Успенского, как они дошли до нас, не упоминаются(7).
Ивана Григорьева многократно арестовывали в Новоузенске и каждый раз отпускали: он был американским подданным. Сообщают, что в течение 1860-х годов Григорьев курсировал между Новоузенском и Тульчей, турецким владением на берегу Черного моря, заселенным казаками-старообрядцами, служившими султану. Там он, скорее всего, общался с Василием Кельсиевым, агентом Герцена, пытавшимся поднять революцию среди местных казаков. Григорьев бывал у кавказских сектантов и поддерживал связи с сектой "общих", как называли себя другие ранние строители коммунизма в России. В своих очень дальних путешествиях Григорьев не чуждался и людей образованных: среди его сторонников был выпускник Московского университета, высланный из столицы по политическому делу(8). В очередной раз арестованный, Григорьев умер в 1872 году в тюрьме "загадочно и, кажется, насильственной смертью"(9): новоузенские власти не смогли найти другого способа избавиться от американского подданного.
Личная связь Григорьева с Америкой и сходство между двумя ранними "коммунизмами", американским и русским, позволяют предполагать прямое влияние американского пророка на его русского коллегу. Если Григорьев в бытность свою в Америке лично или по рассказам познакомился там с доктриной Нойеза, русская деревня предоставила ему неограниченные возможности для распространения этого учения. Как рассказывал англичанин Уоллес о своем собственном опыте путешествия по молоканскому Поволжью, "когда крестьянин слышал от меня, что есть страна, где люди сами для себя толкуют Писание, где нет епископов и где служение иконам считается идолопоклонничеством [...] - он почти всегда бывал так поражен, что мне приходилось отвечать на поток вопросов: где эта страна? на востоке или на западе? очень ли она далеко отсюда?"(10). На деле, сектантство Самарской губернии, которую застал Григорьев, оказалось странно похожим на то, в котором проповедовал, за 10-15 лет до того, в Новой Англии Нойез. Оба действовали в центре бурной религиозной жизни, на фоне всеобщих недовольства и нестабильности, в ожидании опасных и очень близких социальных реформ. Оба, Григорьев и Нойез, искали свой путь между враждовавшими и тяготевшими друг к другу сектами, доминировавшими в месте их проповеди. В Новой Англии это были пуритане и шейкеры. В Поволжье это были молокане - не признававшие церкви и священства, поодиночке читавшие Писание, трудолюбивые и быстро богатевшие крестьяне-иконоборцы, во многом близкие к американским пуританам; и с другой стороны, хлысты, которых здесь называли прыгунами, - экстатическая секта, всей общиной собиравшаяся на свои радения, где прыжки, кружения и пророчества происходили так же, как у шейкеров. Оба, Григорьев и Нойез, пытались найти, и сходным образом находили, творческий компромисс между этими полюсами.
В России у Григорьева оказалось немало сторонников. По сведениям его последователей, возможно преувеличенным, в 1907 году причисляли себя к этой секте 860 человек в восьми селениях Самарской губернии. Считается, что учение Григорьева оказало влияние и на позднейшие утопические опыты русских сектантов, в частности на известную хлыстовскую общину дурмановцев и на закавказских духоборцев. Понятно, что среди сектантов, следовавших за Григорьевым, возникали миграционные настроения(11). Несколькими волнами, начиная с середины 1860-х годов и вплоть до знаменитого переселения духоборцев, многие из них переселились в Америку.
1. Сборник правительственных сведений о раскольниках. Лондон, 1862. Вып. 3. С. XIX.
2. Рождественский X. Об учениях и обрядах молокано-мормонской секты с замечаниями против них // Самарские епархиальные ведомости. 1869. № 20. С. 480-489.
3. Wallace D.M. Russia. Revised edition. London: Cassel, 1912. Р. 266.
4. Епископ Арсений. Лжехристы монтано-молоканские: Иван Григорьев и Григорий Верешагин. М., 1891. С. 28, 37.
5. Материалы полицейского дела 1859-1861 годов опубликованы в: Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. 19-й век. М.: Наука, 1978. С. 217, 241 и далее.
6. Stead W.T. Truth about Russia. London: Cassel, 1888. Р. 363. Об этом путешественнике, журналисте и русофиле см. статью Neil Berry (Times Literary Supplement. 1998. 10 Аpril) и дополнения к ней в письме. J.О. Вауlen (Times Literary Supplement. 1998. 5 ,June).
7. Иванчин-Писарев А.И. Хождение в народ. М; Л.: Молодая гвардия, 1929. С. 410-411.
8. Wallace D.M. Russia. Р. 266.
9. Епископ Арсений. Лжехристы монтано-молоканские. С. 38.
10. Wallace D.M. Russia. Р. 259.
11. Клибаиов А.И. Народная социальная утопия в России. 19-й век. С. 229, 269; см. также: Скворцов В. О переселенческом движении в Америку среди закавказских "духоборов-постников" // Миссионерское обозрение. 1899. № 3