Александр Эткинд

ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ СРОДСТВО


В этом, как и во многом другом, русские радикалы следовали более ранним опытам европейских революционеров. Итальянец Гарибальди и поляк Костюшко после своих невероятных скитаний по Европе нашли в Америке убежище, впрочем далекое от спокойствия. Во время Крымской войны Америка сохраняла нейтралитет, но сочувствовала России и видела в ее военном поражении опасный прецедент: империалистическая Европа, считали американские либералы, может распространить свой успех на Соединенные Штаты. Как писал некий "американский наблюдатель" еще до завершения войны,

вопрос состоит в том, получат ли Франция и Англия совместное господство над миром и будут ли их флота доминировать над всеми океанами [...] В этом подлинное значение Восточной войны [...] Батареи Кронштадта и Севастополя защищают права Америки так же, как и России [...] Если Россия будет унижена, Америке снова придется воевать за свою независимость.(1)


В 1857 году в Америку уехал полковник Генерального штаба Иван Турчанинов, приятель и корреспондент Герцена. Пожив в Иллинойсе, он собрался возвращаться в Европу и, возможно, примкнул бы к лондонской эмиграции, где человека такого склада явно не хватало(2). Но началась Гражданская война, и он организовал добровольческий полк в Чикаго. Летом 1862 года Турчанинов возглавил сенсационный прорыв в Алабаме. Попав со своей бригадой в окружение, полковник обратился за помощью к черным рабам, обещая им свободу и безопасность. За это он был отстранен от командования и отдан под суд. Трибунал генерала Гарфилда, впоследствии президента США, был настроен примирительно по отношению к плантаторам и наверняка осудил бы Турчанинова. В этот момент, однако, президент Линкольн перевел Турчанинова в бригадные генералы. К концу войны русский генерал пользовался всеобщим уважением Северян. Из дневников его жены мы узнаем трогательную подробность. Линкольн спас его потому, что Надежда отправилась из действующей армии в Вашингтон, добилась аудиенции у президента и, совсем как в Капитанской дочке, спасла оклеветанного мужа.(3)

Хотя русские крестьяне были освобождены раньше американских рабов, Гражданская война в Америке вызвала сосредоточенный и очень пристрастный интерес в России. Русское крепостничество давно, начиная с Радищева, сравнивали с американским рабством.

Вообрази себе, - говорил мне некогда мой друг, - что кофе, налитой в твоей чашке, и сахар, распущенный в оной, лишали покоя тебе подобного человека [...] Рука моя задрожала, и кофе пролилось. А вы, о, жители Петербурга [...] не то же ли я вам могу сказать, что друг мой говорил мне о произведениях Америки.(4)


Вяземский называл крепостных "белыми неграми"(5). Согласно Чаадаеву, "последствия рабства в России неизмеримо шире", чем в Северной Америке, и ведут к большему "развращению". Там рабами стали люди определенной, всем известной природы, которая отлична от природы их господ. Поэтому американское рабство предсказуемо и последствия его ограничены. В России же господа и рабы принадлежат к одной расе, и "поэтому-то все в России носит на себе отпечаток рабства"(6). Белинский повторял, что у русских помещиков нет даже того бессовестного оправдания американских плантаторов, что негр не человек(7). Трансатлантические аналогии такого рода были столь распространены, что радикальный Современник, действуя в подцензурных условиях, публиковал ужасные сцены из жизни американских рабов и плантаторов с соответствующими моральными выводами; читатель понимал, что на самом деле речь идет о русских крестьянах и дворянах(8). В 1858 году в качестве бесплатного приложения к "Современнику" вышел русский перевод "Хижины дяди Тома" Бичер Стоу. С другой стороны, русские либералы, враждебно относившиеся к общине как к тормозу развития страны, в риторических целях утверждали, что такой социализм уже есть у "диких" обитателей Америки. "Что нашли вы в русской общине?" - вопрошали Чичерин и Кавелин у Герцена.



Вы видите в ней нечто вроде коммунизма и радуетесь [...] Но " такой коммунизм устроить весьма легко; нужно только, что-бы существовали землевладельцы и рабы. [...] Уж если вы хотите найти фактическое подтверждение вашим социальным воззрениям, так обратитесь [...] к диким американцам, к неграм[...] Они еще менее образованны, чем наши мужики; [...] они не носят в себе никаких исторических преданий [...] Если вы хотите быть последовательны с самим собой, так не останавливайтесь на России. Идите дальше; представьте нам негра(9).


Ленин в 1913 году написал заметку "Русские и негры", в которой усматривал полную аналогию между положением негров в Америке и положением русских в своей стране. Американские рабы, писал Ленин, были освобождены "менее реформаторским", то есть более революционным, путем, чем русские крепостные. "Поэтому теперь, полвека спустя, на русских осталось гораздо больше рабства, чем на неграх"(10).

Общность исторических траекторий России и Америки подчеркивала судьба Аляски, сначала колонизованной казаками, а в 1867 году мирно отошедшей к Америке. Беглый афонский монах Агапий Гончаренко, сотрудничавший в Лондоне с Герценом, в 1865 году добрался до Бостона. Его план состоял в пропаганде революции среди аляскинских казаков. До своей смерти в 1916 году престарелый отец Агапий выпускал журналы и организовывал тайные общества, надеясь провозгласить независимость Аляски и преобразовать ее в Великую Казацкую Империю(11). Герцен, наоборот, мечтал о том времени, когда Сибирь отделится от России и вступит в равноправный союз с Калифорнией. Сюда переместится центр мировой цивилизации, и Тихий океан будет для нового мира тем, чем было для древних Средиземное море. Как писал Герцен в 1858 году,

если Россия освободится от петербургской традиции, у ней есть один союзник - Северно-Американские Штаты [...] Все, что мы предсказывали [...] от тайно бродящих сил [...] до избирательного сродства с Северно-Американскими Штатами, - все совершается воочью [...] Обе страны [...] бедны прошедшим, обе начинают вполне разрывом с традицией, обе [...] с разных сторон доходят [...] до берегов Тихого океана, этого "Средиземного моря будущего"(12).


Все это продолжает давние традиции: "избирательное сродство" взято у Гете, "бедность прошедшим" у Чаадаева, а сама русско-американская аналогия - у Токвиля. Но если верить не вполне нейтральным сообщениям, сторонником этого проекта был сам генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Муравьев-Амурский. К его свите принадлежали князь Петр Кропоткин, будущий анархист, а тогда казацкий офицер, и ссыльный Бакунин, состоявший под присмотром своего родственника Муравьева. В 1860 году Бакунин из Иркутска писал Герцену в Лондон, что убедил Муравьева в необходимости расчленения Российской империи. В губернаторском кабинете Бакунин обсуждал с Кропоткиным и другими офицерами создание Соединенных Штатов Сибири, которые вступили бы в федерацию с Соединенными Штатами Америки(13). В 1861 году Бакунин бежал в Америку, что немало повредило планам Муравьева, в чем бы они ни состояли. Великий анархист провел несколько месяцев в Сан-Франциско и Бостоне, но потом вернулся в Европу и больше никогда не был сторонником американских проектов. По этой причине - чтобы избежать враждебного влияния Бакунина - Маркс перевел штаб-квартиру 1-го Интернационала в 1857 году в Нью-Йорк. Несколько раз Бакунин отговаривал единомышленников от эмиграции в Новый Свет.

В Русских вопросах Огарева российское хозяйство постоянно сопоставляется с американским, и у каждого находятся свои достоинства и недостатки. В Америке не было традиционной общины, главной надежды русских социалистов, но зато было народное "сектаторство", переизобретающее общину как религиозное, а потом и экономическое целое; именно этим Америка близка России. Сближение христианства и социализма в России казалось Огареву близким и естественным. Он видел этот процесс не как изобретение новой религии, а как созревание традиционной народной культуры с земельной общиной и дополняющим ее сектантством. В условиях политической свободы соединение двух этих элементов породит расцвет, какой видела только Америка. Рассматривая ход аграрной реформы и, подчеркивая политическое значение русского раскола, Огарев указывал для примера на американские секты.

Стали послабляться религиозные гонения. Старообрядчество получало небольшие тайные льготы, ждало больших. [...] Я вас прошу обратить внимание на этот пункт. Вы, вероятно 1...] не думаете, что массы рода человеческого [...] способны принять научные убеждения, требующие огромной подготовки и совершенного разрыва с ненаучной традицией [...] Религиозная свобода и нераздельное с ней развитие разнородных учений составляют единственный путь к освобождению масс [...]; таким образом, в Северных Штатах, где всего больше развито сектаторство, массы всего больше принимают участие в деле общественном(14).


Для новых поколений, далеких свидетелей Гражданской войны в Америке, ее опыт должен был повториться в России. Целью и смыслом ее было бы освобождение русских рабов; враги определялись не географически, как в Америке, а социально. Победоносная война Севера против Юга должна быть воспроизведена в России как война низших классов против высших. По ту сторону океана действовали сходные силы транскультурной проекции, менявшие неясные черты далекого мира в соответствии с понятными и насущными проблемами собственного. Когда в 1866 году Каракозов стрелял в Александра II, Конгресс направил в Петербург такое послание:

Конгресс Соединенных Штатов Америки с глубоким огорчением узнал о покушении на жизнь Императора со стороны врага освобождения. Конгресс [...] поздравляет двадцать миллионов крепостных крестьян. Избавление от опасности их суверена, уму и сердцу которого они обязаны своей свободой, было определено Провидением.(15)


Короче говоря, покушение на императора Александра уподоблялось покушению на президента Линкольна. По аналогии, конгрессмены увидели мотив покушения в сопротивлении реформам. Но если в Линкольна стреляли те, кто считал, что освобождение зашло слишком далеко, то в Александра стреляли те, кто считал, что освобождение зашло недостаточно далеко. Так история, увиденная из-за океана, оказывалась зеркальным отражением собственной истории; как в зеркале, правое и левое аккуратно менялись местами.

Герцен писал знаменитому историку Жюлю Мишле в 1868 году: "Русская империя - это нечто чудовищное, нелепое, она должна превратиться в федерацию по образцу американской. Вот наше желание, наша надежда".(16) Герцен перечитывал Токвиля начиная с 1837 года и очень хорошо знал, насколько Российская империя отличается от Североамериканского союза.(17) Но надежда политика легко превращается в знание историка; получившийся гибрид искажает историю и дезориентирует политику. Так, выдавая прошлое за будущее и желаемое за действительное, развивалась известная в русской историографии "федералистская теория", согласно которой Российское государство, подобно американскому, когда-то в прекрасном прошлом уже строилось на свободном договоре между своими землями. Моделируя русское прошлое по образцу американского настоящего, эти идеи радикальных историков Николая Костомарова и Афанасия Щапова подчинялись логике желания, а не фактов - логике революции.

Мысли русских революционеров недолго сосредотачивались на экзотических реальностях Нового Света. К концу 1870-х Америка не только перестала быть мечтой и образцом для европейских социалистов, но превратилась в их злейшего врага. За Гражданской войной последовал экономический бум, который превратил Америку в лидера мирового капитализма. Россия очевидно отставала, что с грустью констатировали трезвые головы. Маркс в 1879 году отвечал на не дошедшие до нас русские письма, в которых патриотическая мечта все еще выражалась американскими аналогиями:

Я считаю невозможным усматривать действительную аналогию между Соединенными Штатами и Россией. В Соединенных Штатах государственные расходы уменьшаются с каждым днем и государственный долг ежегодно и быстро сокращается. В России же неизбежность государственного банкротства становится все более и более очевидной. [...] Россия напоминает нам скорее Францию времен Людовика XIV.(18)


Умы более отчаянные (или более заинтересованные) искали залог русского будущего в нетронутой отечественной архаике: в сектах, фольклоре и этнических пережитках типа общины. Америка менее всего подходила для разработки этих тем, в которых русское народничество продолжало немецкую традицию, воспринятую через славянофилов и теперь, наконец, нашедшую практическое применение. Под пером Петра Лаврова и его радикальных преемников Америка стала символом ненавистного капитализма, синонимом "власти чистогана" и "отчуждения масс". Но американское влияние пришлось на ключевой, самый сензитивный момент в развитии русского радикализма. Подобно тому, как забываются впечатления детства, возвращаясь к человеку только в нелепых снах и в еще более странных ошибках, - подобно этому американские увлечения 1820-1860-х годов стерлись из памяти революционного движения, возвращаясь в абсурдно искаженных, но от этого еще более значительных формах.




1."Looker on" from America. The Russian Empire. Its Resources, Government and Policy. Cincinnati. 1853. Р. 358.
2. См.: И.В. Турчанинов и его жена - Герцену / Публ. Д.И. Заславского // Герцен и Огарев. Литературное наследство. М., 1955. Т. 62, кн. 2. С. 599 и далее.
3. История Ивана Турчанинова подробно изложена Абелем Старцевым, который опубликовал, в частности, фрагмент из записок Надежды Турчаниновой, где она рассказывает о встрече с Линкольном; см.: Старцев А. Русско-американские этюды. М: Восточная литература, 1995. С. 99-165; Starsev. A.I. Ivan Turchaninov and the American Civil War // Russian-American Dialogue on Cultural Relation / Ed. by Norman E. Saul and Richard D. McKinzie. Columbia: University of Missouri Press, 1997. Р. 107-127.
4. Радищев А. Путешествие из Петербурга в Москву. СПб.: Наука, 1992. С. 75; другие примеры таких сравнений см.: Болховитинов Н.Н. Становление русско-американских отношений. М.: Наука, 1966; Николюкин А.Н. Литературные связи России и США. М.: Наука, 1981. Гл. 2.
5. Вяземский П. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1958. С. 145.
6. Чаадаев П.Я. Сочинения. Т. 1. С. 270-271.
7. Белинский В.Г. Письмо Гоголю, 1847.
8. Выразительный пример см.: Базанов В.Г. Чернышевский и некоторые проблемы демократического народоведения // Чернышевский В.Г. Статьи, исследования и материалы. Саратов, 1962. Т. 3. С. 6-23.
9. Кавелин К., Чичерин Б. Письмо к издателю // Голоса из России: Сборники Герцена и Огарева. М., 1974. Вып. 1. С. 33
10. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М., 1961. Т. 22. С. 345-346.
11. Yarmollinsky, A.A. Russian's American Dream: A Memoir on William Frey. Lawrence: The University of Kansas Press, 1965. Р. 31-32.
12. Герцен А.И. Америка и Сибирь // Полное собрание сочинений. Т. 19. С. 398-399; о симпатиях Герцена и его круга к Америке см.: Laserson. The American Impact on Russia; Малкин М.М. Чернышевский и Заатлантическая республика // Н.Г. Чернышевский. Л., 1941. С. 319-337, и Hecht D. Russian Radicals Look to America. 1825-1894.Cambridge: Harvard University Press, 1947. Р. 51.
13. Кропоткин П. Записки революционера. М.; Л., 1933. С. 111; в советском издании 1966 года этот пассаж опущен. Отношения между Муравьевым, Бакуниным и Кропоткиным обсуждаются в: Сватиков С.Г. Россия и Сибирь. Прага, 1929. С. 32; Mohrenschildt. Towards a United States of Russia. Р. 96-97.
14. Огарев Н.П. Избранные социально-политические и философские произведения. М.: ГИХЛ, 1952. С. 168-169, 732-734, 665.
15. Цит. по: Laserson. The American Impact on Russia Р. 187.
16. Герцен А.И. Собрание сочинений. Т. 19, кн. 1. С. 274.
17. Hecht D. Russian Radicals Look to America. Р. 22.
18. Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. М., 1951. С. 105