Кирилл Кобрин


МИФОЛОГЕМЫ СВЯЩЕННОЙ ПИОНЕРИИ

"Пионеры юные,
головы чугунные,
сами оловянные,
черти окаянные"
Кулацкая частушка

"И они ответили: "Да, мы твари, мы твари.
Но все это услаждает наше обоняние"
Эммануэль Сведенборг

...первое их появление - сновидческое, бестелесное - зафиксировал в начале позапрошлого века поэт, сам слегка смахивавший на черта из ксенофобского кошмара - маленький, чернявый, по-обезьяньи ловкий. Затем была отмечена небольшая популяция в малороссийских губерниях, однако сложно сказать что-то об истинном их виде - все затмили жупаны, оселедцы, разноцветные шаровары и дымящиеся чубуки. В следующий раз их выводок обосновался в губернском городе и закрутил там такую свистопляску, что потом несколько поколений моралистов маниакально бубнили о некоем "бале русской литературы", о пожаре, об удавившемся Иване-царевиче, о веселом самоубийце, который не захотел вдруг умирать, да пришлось. Чуть позже, как последнее предупреждение, выполз еще один, вовсе какой-то мелкий, покрутился и исчез. Чуть не забыл: уже совсем накануне объявился странный тип, тоже небольшого размера, химичил с нечистой силой у себя на квартире, раздавал знакомым хитрые грамотки, да на поверку оказался гуманистом и был дезавуирован. Наконец грянуло. По миру пробежала трещина, открылись врата тьмы, пришла оттуда вонь несусветная, потянулись отряды чертей: "Такими существами Клава представляла себе красных; собственно, красными у них должны были быть только глаза, в остальном они должны были походить на людей... красные не верят в Бога и разрушают церкви, стало окончательно ясно - среди красных обязательно должны быть бесы... Они пришли из той трещины, что открылась во всем". Батальоны, полки, дивизии, армии чертей расползлись по земле, управляемые странной, ими самими не осознаваемой силой, пока, наконец, не стало ясно, что эта сила, пробудившая нечисть, должна и прогнать ее назад, запечатать ворота тьмы навеки. И сделать это должны дети, а кто кроме них, спасителей короны Российской империи, кавалеров ордена Кортика и Бронзовой Птицы, несгибаемых краснодонцев, клейких листочков наконец, может совершить это мистическое деяние. Только эти дети должны быть немного от мира того, их должно коснуться дыхание царства, откуда появились на свет черти, они должны сами быть несколько в их - чертей - роде. Вот они, герои: летающая девочка Клава, от одного слова которой лопается чертяцкая морда, Варвара, заклинанием сеющая вокруг себя огонь, оболтус Петька с собачьей головой...

...То, что происходит в этой книге вполне достойно пера английского католика, который очевидно верил в чертей (его друг однажды даже написал книгу под диктовку одного мелкого беса) и сочинял огромную эпопею - тоже про мир, который дал трещину, про полки нежити, про маленьких и отважных спасителей света. Клава, Варвара и Петька, эти магические шахиды, мистические ходоки, не знающие жалости - ведь дети не знают жалости! - медленно сходятся в одну точку. Назначение - Москва, Кремль, к Ленину. Их цель - спасти Вождя, на которого покушаются силы тьмы, ведомые страшным Хозяином, не дать им затмить солнце Ильича, ибо тогда погаснет в мире свет и землю зальет трупная рвота. И они идут. Что делать - не знают, кто виноват - не помнят. Гибель в решающей битве со Смертью и ее Хозяином мистически преобразует маленьких героев, все наконец становится ясно, и вот их тела послушно делают странные движения вокруг лежащего в мавзолейном саркофаге тела павшего Ленина; так создается новый ритуал, так создается новая религия: "Вы окружили его и сила ваша воссоединилась. Вы протянули вперед левые руки, в одно место над спящим лицом Ленина, из ладоней ваших закапала кровь, которая упала на широкий ленинский лоб, и темный знак загорелся и исчез, войдя в голову умершего вождя". Если это - новая религия, то камнем, на котором будет воздвигнута ее церковь, стал Ленин:

" - И станешь ты камень, - сказала Варвара, - который не сдвинет никто. И станешь ты камень, запирающий врата тьмы. На веки вечные".

Трещина затягивается, врата закрываются, у врат - Мавзолей, в Мавзолее - страж этих врат Ленин, у саркофага вечно спящего и вечно живого Ленина - детский караул: Клава, Варвара и собакоголовый Петька: "И вы подняли руки, перечеркнув ими собственные лица, чтобы вечность не знала их и никто не мог разрушить ваше заклятие. Никто тогда еще не знал, что скоро миллионы мальчиков и девочек точно так же поднимут перед своими лицами руки, под пламенем алых знамен, повторяя ваш священный жест, преграждая дорогу любому смертоносному взгляду в свои светлые, радостные глаза. На веки вечные". О, Священная Пионерия, вечно светлый стальной взгляд чистых глаз, мученики, которые носили веселые имена Павлик, Зоя, Марат, горны, похожие на золотые фаллы, языки пламени на нежных шеях, капельки крови Ильича на груди! Приветствую тебя из моего мучительного далека, из послежизни, в которой кто-то разрушил заклятие твоих юных апостолов, когда вновь побежала по миру и людям трещина, когда вновь открылись ворота тьмы и оттуда, в языках пламени, в клубах немыслимой вони, потянулись полчища новых чертей, предводительствуемых тремя демонами: каркающим танцором Ельциным, электрическим магом Чубайсом и адским котом Мумий Троллем!...

... Масодова, впрочем, не интересует, кто нынче пойдет запечатывать врата тьмы и спасать мир от трупной рвоты. Не интересуют его новые ритуалы, он - новейший Шампильон, Фрэзер, Леви-Стросс, Малиновский - пытается воссоздать священный пионерский пратекст, утерянные скрижали той религии, которую еще недавно неустанно исповедовали десятки, сотни миллионов. Он искал в разных местах, пробовал разные обряды. Первый роман Масодова "Мрак твоих глаз" начинается с советско-пионерского римейка убийства мастера Хирама, того самого злодеяния, что легло в основу масонского ритуала. Медленно, не торопясь, Масодов дергал то за одну мифологическую нить, то за другую, пока не нашел нужную: "Они вошли внутрь мавзолея. Маленькая комната была освещена ясным, длинноязыким пламенем из каменных чашечек, приделанных к стенам. Сами стены комнаты были темно-синими, и на них серебром сверкали уже знакомые Клаве таинственные письмена.

- О, сказала Клава. - Рыбки и птички.

Посредине комнаты стоял саркофаг, в нем лежал Ленин. Он одет был в черный костюм, руки сложены были на груди, мертвенно-бледное лицо светилось в полумраке. На открытом, чистом лбу темнел один из волшебных знаков, там была цапля и еще палочки, это Клава увидела точно. Ленин спал, без дыхания и сновидений. Он напоминал Клаве не живого человека, а, скорее, камень, лежащий памятник на собственной гробнице. В ногах Ленина стоял Петька со своей собачьей головой. На нем была все та же окровавленная, ободранная сорочка, в которой он проделал недолгий путь, что никогда не будет завершен. В руке Петька держал угольный жезл, заканчивающийся острым крюком... Клава поняла, что Петька стал уже богом...". Конечно, это Древний Египет, подсознание греко-иудейской культуры, неизменный подвал любого европейского историко-художественного музея. В саркофаге - умерший и вечно живой Осирис, вокруг него в священном карауле застыли - собакоголовый Анубис, провожающий в царство мертвых и сторожащий его, взвешивающий сердце умершего, и две сестры - Исида и Нефтида. На лбу Ленина-Осириса - цапля, этот священный солярный символ гелиопольских жрецов, знак вечного воскрешения, предок птицы Феникс древних греков (1). Масодов по-своему пересказывает миф о царе людей, который оказался убитым и воскресшим богом, о человеке божественного происхождения Осирисе, который стал богом солнца Ра, о двух сестрах, собравших расчлененное священное тело и сложивших его в саркофаг (2), о мальчике, который жезлом "отворяет уста" мертвецу для вечной жизни: "И Петька положил на тело Ленина свой жезл, и до сих пор он лежит там, где его положил Петька". Это Масодов. А вот описание древнеегипетского ритуала погребения: "Потом он (жрец - К.К.) брал два крюка, называемые "себ-ур" и "тунтет", и прикасался ими ко рту статуи или мумии, а хер-хеб (другой "жрец" - К.К.) говорил: Твои уста были закрыты, но я восстановил для тебя твои уста и твои зубы... Я отверз для тебя твои уста крюком Анубиса, железным крюком, которым отверзали уста богам. Хор, открой уста!" (3). Заметим, что Ленину жезлом не отверзают уста, а кладут его на грудь, символически запечатывая вечно живое тело Ильича, который сам есть камень, печать на вратах тьмы. Печать на печати, замок на замке, камень на камне - вот, что такое Ленин, лежащий в саркофаге, установленном в Мавзолее. Как тут не вспомнить заклинание, известное советским людям еще с детского сада: "Камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин, Владимир Ильич"? Вокруг детского ритуала над телом умершего и вечно живого Ленина-солнца и строится, по Масодову, вся мифология Священной Пионерии. "Анубис приходит к тебе, и две сестры (Исида и Нефтида - К.К.) приходят к тебе. Они получили то, что приятно тебе, они собирают твои члены для тебя и разыскивают отсеченные части твоего тела, чтобы собрать их вместе... О Ра, ты возлюбленный Исиды и Нефтиды, пребывай в своей обители вовеки". Это - не цитата из "Чертей", это - выдержка из "Песен Исиды и Нефтиды", которые пелись жрицами в храме Амона-Ра в Фивах...

... Кажется, в этот раз у Масодова получилось. Он нашел истинный мифологический пратекст Священной Пионерии; как в любом настоящем мифе, в нем источником немыслимых бедствий людей становятся не их дела, а семейные неурядицы богов. Так было у Гомера, так было в Эддах, так было в "Махабхарате". "Черти" и есть "Песнь о Нибелунгах" Священной Пионерии. Лучшая сцена в романе - последняя, проигранная битва Ленина с Хозяином: "Хозяин замер, глухо хрипя и глядя, как его страшное, непроизносимое слово стремительно, с грохотом взламывает белую твердь. Клава видела темную, багровую полосу на его открывшейся под воротником шее, полосу задавленной смерти... Внезапно белый сияющий свет бесшумно вспыхнул прямо у нее перед глазами и рассеялся. На снегу стоял сам Ленин. Он был, как обычно, в своем небрежно расстегнутом пальто, в костюме и шапке с подвернутыми вверх ушами. Ленин весь светился и горел остатком того неземного света, из которого вышел.

- Саша? - спросил он, взявшись руками за полы пиджака. - Вот уж не думал опять встгетиться.

- Еще бы, - проревел Хозяин. - В петле я был бы тебе милее".

Ну, конечно, кто мог еще повергнуть Ленина, как не его брат Александр, народоволец, один из популяции бесов, описанных еще Достоевским? Древние египтяне верили, что Осириса злодейски убил его брат Тифон, которого позже стали называть Сетом. Масодов называет истинного убийцу Володи Ленина - это его старший брат Саша, Хозяин, предводитель сил тьмы. Хозяину помогает сама Смерть, которая тоже оказывается не чужой в ульяновской семье:

"- Кровь родная! Взвыла смерть над головой Клавы и рванулась всем телом куда-то вверх...

- Ольга? - еще раз удивился Ленин. - Да тут пгямо пагад мегтвецов!

- Рано ты меня, Володенька, похоронил, - прошипела Ольга...".

Вот откуда пошла трещина по миру, вот почему открылись врата тьмы, из которой повалили несметные полчища чертей: это "кровь Ульяновых" взыграла, это случился разлад в семействе хтонических богов, обреченных править миром, это следствие ленинского "мы пойдем иным путем", это новая постановка древнеегипетской мистической драмы о богах Себе и Нут и их детях Осирисе, Сете, Исиде и Нефтиде (и, соответственно, детях Осириса, Нефтиды и Исиды - Анубисе и Хоре). Так что же это за такая "кровь Ульяновых", которая течет в древнеегипетских жилах?

... Это - кровь русской литературы. Масодова называют "последним советским писателем". Это верно только отчасти, он писатель не "советский", а "русский советский", как писали в старых энциклопедиях. Масодовские "Черти" - прямые потомки достоевских "бесов", только творят они свои дела в безграничном Чевенгуре4. Разлад в семье Ульяновых можно вполне интерпретировать в контексте революционного5 романа Достоевского; Александр Ульянов тогда - несомненный "бес", а заявление юного Володи, что он "пойдет другим путем" можно вполне принять за отказ от "бесовщины", обмана, тьмы в пользу света и правды. За это старший брат, матерый бес, ставший Хозяином, предводителем нового поколения нечисти - чертей, и убивает младшего. Кто может спасти свет и правду? Только дети, эти "клейкие листочки" незаконченного романа Достоевского.

Действительно, если поколенчески-политическая мистерия разлада в семье хтонических Ульяновых разыгрывается Масодовым по законам "Бесов", то, собственно, семейный контекст - это уже несомненные Карамазовы. "Кровь Ульяновых", этот удел, быть может, даже проклятие, - то же самое, что "карамазовская порода", от которой отрекается младший брат Алеша и ведет (в светлое будущее, разумеется6) с собой детей. Алеша идет "другим путем" и уходит из литературы в жизнь, где превращается в Володю Ленина, который тоже отрекается от тьмы и тоже "идет другим путем", пока не принимает божественные черты и не становится сам солнцем, вот тут-то его настигает предвечная тьма, карамазовская порода, кровь Ульяновых - брат, Тифон, Смердяков, Саша, Хозяин, и убивает в последней битве. Но приходят дети, те самые дети, что в конце неоконченного романа Достоевского клялись на могиле Илюшечки, и совершают ритуал над телом поверженного бога, запечатывают врата тьмы, воздвигают камень новой религии Священной Пионерии и становятся в вечном карауле у этой могилы вечно живого Алеши, Ленина, Осириса, Ра.




1. И конечно, вечно воскресающей "бронзовой птицы". В голове этой металлической птахи спрятан план, по которому можно отыскать укрытые старым миром сокровища. Если Масодов - "последний советский писатель", то покойный Рыбаков - очевидный "последний символист".

2. Исида не смогла найти только фалл Осириса, потому приказала изготовить золотой, который позже, по некоторым свидетельствам, устанавливали в храмах (обычай ужасно восхищавший Вас.Вас.Розанова, одного из немногих любителей всего древнеегипетского в русской литературе). Клава в течение всего романа одержима желанием "увидеть елду"; наконец, в беседе с продотрядовцами, которых крестьяне-людоеды убили и посадили на кол для провялки, она проговаривается:

" - А у Ленина есть елда? - спросила она продотрядовца. У живого Клава постыдилась бы такое спросить, а у мертвого было не стыдно.

- Ты Ленина не трожь, - квакнул вдруг левый вяленый. - Он головой время останавливает.

- Нет у вашего Ленина елды!, - издевательски сказала Клава, собрала немного слюны и плюнула ею в грудь левому вяленому. - Он только светится, потому что электричество в себе нашел".

Все совершенно верно. У Осириса "нет елды", ибо Исида-Клава не смогла ее найти, и он действительно "нашел в себе электричество", то есть, - свет; обнаружил в своей человеческой, царской, природе - божественную, стал богом солнца. Электричество - это священное солнце большевиков. Оно никогда не гаснет. Свет ленинских идей - электрический свет; таков мифологический подтекст завываний позднего Ильича об "электрификации всей страны". Советское солнце - "лампочка Ильича"; это подсознательно прочувствовал Ходасевич в известном стихотворении.

3. Не отсюда ли сорокинское "Говори сердцем!"?

4. Роман не только довольно коряво стилизован под писания Андрея Платонова - самого людоедского советского писателя; он населен множеством персонажей, которые прибрели прямиком из прозы сокровенного паровозного машиниста. Но это - не сорокинские игры с языками отечественной словесности; Сорокин берет эти языки в кавычки и механически доводит до абсурда; Масодов пользуется прозой Платонова одновременно как инструментом и материалом. Потому Сорокина читать противно и весело (когда не скучно, конечно же), а Масодова - противно, страшно, увлекательно.

5. "Революционного" в том смысле, что он "про революционеров".

6. Которое не стоит толковать иронически. Речь идет именно о "светлом" будущем; будущем, пронизанном "светом", "солнцем".

Митин журнал


ЖАН РЭЙЦВЕТКОВ_СОЛАНС