Андреа Часовски
"Убиенный царевич"


Народ имеет все права совершить революцию, если он внутренне к этому созрел, если он ведом духом истины, если за кроваво- красными штыками он явственно видит Новую землю и Новое Небо. И если он еще не чувствует в себе эту волю Антигоны, если страшен ему Креон, то, значит, пока он более достоин своего нынешнего состояния. Народ спит. Пусть спит.

УБИЕННЫЙ ЦАРЕВИЧ

В отличие от католических народов, для которых было характерно отношение соперничества (борьбы за власть) между светской властью (королевской) и церковной (папской), поэтому в целях регулирования данного отношения (ограничение притязаний с обеих сторон) развивалась достаточно сложная правовая система; в России (Руси), принявшей восточное христианство, Церковь и Царство рассматривались в полной неразделимости (союз, а не борьба), так как невозможно было для жителя восточной Европы иметь Церковь и не иметь Царства.
Здесь мы подходим к очень важному определению того самого «русского бунта», который, как выясняется, имеет в своей природе характер богоборческий, эсхатологический. По- своему незлобливые русские люди поднимали восстания только в том случае, если чувствовали подмену, фальшь. Шли тогда «на брань» с вилами и рогатинами против мушкетов и пушек, не страшась, подобно Давиду с пращей выступившему против Голиафа. Потому чем как не вестью о распятом Боге, жаждущем отмщения, были «грамотки» об убиенном государе, подмененном на троне «иудиными служками».
Другими словами, силой, способной мобилизовать массы становилась весть об убитом Боге. И борьба была оправдана, если велась она под знаменем свободы. Причем под свободой понималась отнюдь не «свобода выбора – свобода меркантильная и довольно – таки периферийного характера» (Джемаль), а свобода экзистенциального свойства. Свобода не подчиняться власти Инквизитора, демоническому Государству. Государству, как в представлении некоторых «левых», затаившемуся Аушвицу.
Черный Кардинал строящегося концлагеря... Он обещает скотоподобное счастье с телевизионных экранов, компьютерных мониторов, со страниц журналов и газет; «прогнувшаяся» под него «оппозиция» ничего кроме, как в каком- то мифическом будущем, но все того же масляно- бутербродным рая предложить не может, да, и «альтернативная» media - чем не изнаночная сторона того же хозяйского платья?
Вот к чему пришли «государственная» политика, «оппозиция» и, якобы, «контр - культурная» среда.
Реформы, выборы, представительная демократия, – чем не ловушки для одурманивания населения.
Дурная весть (Дисангелие), подобно марксовому призраку уже ходит по континенту. Да, царевич – убит. Люди в шутовских колпаках вырвали ему глаза и взрезали грудную клетку тупым мясницким ножом. Они насмехались: «Он говорил о душе. Так пусть теперь покажет нам, что это такое». Перед тем, как отдать его на растерзание удушливой агонии, шуты вспороли ему живот и по очереди помочились в разверстые внутренности.
Истерзанный труп был брошен где- то в болотистых сибирских лесах.
«И явлено было нам Проклятое время».
Самозванец, похожий на бледную поганку распростер над миром надувное фаллическое распятие. Стальною тенью придавило оно к Земле.
Институты правящей клики, способные превращать каждое реальное действие в «событие», в заданную модель, ранее изученную и адаптированную к восприятию, стали опорой новой Вавилонской башни, чьи стены и перекрытия состояли из информационных потоков, а индивид превращался всего лишь в придаток к конструкциям, в обезличенную точку.
Историки констатировали факт наступления эпохи безродных кастратов. Царство людей «без прошлого», без зазрения совести пожирающие наше будущее.
Дисангелие стучалось в двери, ломилось к бездушным, требовало выслушать. «Биг- маками» в ответ чавкали белозубые любители Blend- a- med’а, таращились на непристойное для них явление. Пока им можно было оставаться в покое, - их мир прочно стоял на надежных опорах сетевого маркентинга, усилиями тысяч имиджмейкеров поддерживалось блаженство. Казалось, ничто не может нарушить здоровье супермаркета, казалось, что скрыто будет величайшее предательство...
Но, где- то весть о коварных убийцах нашла своих благодарных слушателей, скорых на дело. Крестьянин, которому земля стала рожать в последнее время лишь рогатины да собачьи кости, рабочий, продавший треть своей жизни безличному молоху производства, монастырский послушник, осознавший, что нет Бога в монастыре, где думают только о Руси, о жидах, о знамениях и чудесах, – кто с кольем, кто с винтовкой собрались на болотистых топях. Огненный ангел мщения объединил их. Им он являлся в мыслях, песнях, снах. Его профиль отражается в глазах, тех, кто принял решение, кто сбросил с себя морок, кто не поддался наваждению Князя мира сего. Его благословляющая рука - в сиянии солнца, играющего на примкнутых штыках. В каждой мятежной мысли, в непредугаданном действии автономного солдата, в том, кто вынашивает план будущего восстания.
Герои Миллениума, отринувшие ложь Спектакля во имя торжества Подлинности, посягнувшие на «права человека» во имя Человека, готовые родить Сверхчеловека для Сверхреволюции. Путь от червя к Богу, от рабства к восстанию, от кастрирующего тоталитаризма к полногрудой Свободе.
Как писал классик:
«Право революции есть не что иное, как обязанность всякого живого существа ставить закон Божеский выше закона человеческого, это - суд абсолютного права над относительным государством....»