ХАОС И РЕВОЛЮЦИЯ
Стоит признаться, что воспитание кадровых революционеров – оболочка, видимая манифестация агентов ХАОСа. Все требования социальных изменений, равенства полов, свобод и справедливостей – их обязанность скрывать собой истинную точку притяжения – бездонно-темную, к которой тянется все наше желание, наши смерть и ночь.
ХАОС раскрывает свои безумные соцветья тогда, кода мы заставляем себя отвернуться от истинной цели.
Мы – агенты ХАОСа выводим Революцию за пределы, которые обеспечивают ее. Мы слишком увлекаемы прочь желаниями, что идут к нам из Космоса или Преисподней.
Нет сомнений в том, что ХАОС сулит нам гибель, не обещая взамен ни успеха, ни райских яблок, ни утверждая нашего идеального триумфа, ни оживления, ни воскрешения.
Разглядеть в безумии то, что, ухмыляясь, скрывается за видимым “здоровьем”. Иное безумие. Иная смерть. Не та безнадежная смерть мира, которая – покой, тишина и конец, но та смерть, которая есть Революция-Смерть-Без-Конца, опыт отсутствия Революции-Смерти.
Если мир осуждает нас, то ХАОС не осуждает, он не высвечивает наши ошибки. ХАОС ничего не говорит. И все происходит так, как будто мы, не подчинившись закону, взглянули в его глаза, лишь подчинившись глубинным требованиям ХАОСа, будто он своим вдохновенным порывом зачаровал в преисподней неясную тень, неосознанно вывел ее назад в широкий дневной свет произведения.
Глядеть в глаза ХАОСа, не заботясь ни о чем, в нетерпении и безрассудстве забывающего закон желания, вот что такое вдохновение. Значит ли это, что вдохновение превращает красоту ночи в нереальность пустоты, обращает ХАОС в тень, а нас – агентов ХАОСа - в нечто бесконечно мертвое? Значит ли это, что вдохновение является посему тем проблематичным моментом, когда сущность ночи становится несущественной, а привечающая близость первой ночи – обманчивой ловушкой ночи иной? Именно так, и не иначе. Мы предчувствуем во вдохновении лишь его провал, распознаем только не ведающее пути неистовство. Но если вдохновение возвещает, что мы потерпели неудачу, и безумство ХАОСа потеряно нами, возвещает незначительность и пустоту ночи, оно вместе с тем необоримым импульсом понуждает, обращает нас как раз к этому провалу и этой незначительности, словно отказаться от поражения несравненно тяжелее, чем отказаться от успеха, словно то, что мы зовем незначимым, несущественным, ошибочным, может раскрыться -- для того, кто пойдет на риск и свободно и безудержно его примет, - как источник всякой подлинности.